Александра Николаевна Полировнова в годы войны

Аэродром ведь был действующим, искусно замаскирован, и немецкие летчики постоянно искали его. А наша Димитриевская церковь была для них идеальной мишенью.

Осенью 1941 года был страшный вражеский авианалет. Бомба упала метрах в пятидесяти от храма, образовалась глубокая воронка.

Прервем живой рассказ очевидца и вчитаемся в строки беспристрастного документа.

Акт об ущербе, нанесенном церкви великомученика Димитрия Солунского в результате налета авиации 19 ноября 1941 года

Мы, нижеподписавшиеся члены 20-ки Коломяжской Дмитриевской церкви, составили настоящий акт в том, что с 17 на 18 ноября 1941 года после воздушной бомбардировки селения Коломяг исследовали нанесенное повреждение церковного здания, а также церковной сторожки. Обнаружили: входные двери с левой стороны храма повреждены и раскрыты силой воздуха, выбиты стекла с левой стороны зда-ния, внутри здания повреждены четыре образа, разбиты в них стекла, из них два образа упавшие. Убит муж члена церковной 20-ки СИ. Каяйкин, уборщицы храма при выходе из сторожки. В самой же сторожке выбиты и разрушены все рамы, а также разрушена ограда храма. За председателя 20-ки Зубкова. Члены: Шишигин, Ладыгин, Каяйкина.

Церковная сторожка в послевоенные годы. Сейчас на этом месте построен храм преподобномученицы Евгении

...Это была первая великая скорбь тех дней. Война забрала самых лучших. Погиб Семен Иванович Каяйкин, сторож и староста, регент и истопник в одном лице. Был убит муж нашей беззаветной псаломщицы Параскевы Ивановны Сигиной, и саму ее тяжело ранило в руку. Не убереглись от смертельного дождя уборщицы и некоторые прихожане. В Димитриевской церкви отпевали пять человек сразу.

Братья мои в первые же дни войны ушли на фронт и тоже погибли... Но папа об этом уже не узнал: в декабре 1941-го он тихо, по-христиански, скончался.

Как мы выживали? Конечно, коломяжским жителям было полегче, чем горожанам - выручали огороды, да просто лебеда у плетня. В первую блокадную осень у нас такой хороший урожай уродился! Посадили картошки пять кило, турнепс, свеклу, капусту. Все выросло! Я, бывало, накрошу винегрета целое ведро и отправляюсь на Дерябинский рынок торговать. Денежек заработаю, поменяю на хлеб.

Ели брикеты из жмыха (ночами приходилось стоять за ними в очередях), картофельные очистки. Пытались обмануть чувство голода: если жженой солью посыпать хлеб, то возникал запах яйца. Как-то я случайно заглянула в комнату отца Иоанна Горемыкина и увидела: батюшка под столом... собирал хлебные крошечки.

Он как никто знал цену человеческому участию. Делился последним с прихожанами, но и сам от помощи не отказывался. Бывало, с улыбкой скажет маме: "Что-то вы давно меня к себе не приглашали..." И мама собирала для любимого пастыря нехитрое угощение.

Была в нашем приходе высокой жизни подвижница Анна Ивановна Помыткина, монахиня в миру: если раздобудет хлебца - обязательно несет батюшке, а сама станет мякину есть из матраса...

Коломяжская подвижница Анна Ивановна Помыткина

Все блокадники опытно узнали непреложный закон Христов: выживали те, кто помогал другим, готов был "душу свою положить за други своя". Как-то мама подарила соседям, мужу с женой, пару картошек. Они позднее признались: "Вы нам жизнь спасли".

Служба в храме во время блокады совершалась своим чередом. Конечно, не каждый день, но по воскресеньям и в большие праздники - обязательно. Отец Иоанн очень рано приходил в церковь. Все до единой молитвы вычитает. Если с вечера не служил, тогда сначала утреню совершит, затем литургию. Он нередко брал у нас старинный папин календарь с Пасхалией и месяцесловом и постоянно с ним сверялся.

Батюшка совсем обессилел и нередко служил сидя. Жил он на улице Горной, а в конце войны - в церковной сторожке, и Параскева Ивановна Сигина, наш верный сторож, регент и псаломщик, доставляла его в храм на финских санках.

За богослужением всегда пел любительский хор. Просфорок для мирян, конечно, не было. На запивку после причастия давали обычный кипяток.

Верующие не отделяли себя от всенародной беды, и батюшка во время литургии сугубо молился о даровании победы нашему воинству и об избавлении томящихся во вражеской неволе. И все его проповеди были глубоко патриотичные, со ссылками на Евангелие. А после службы батюшка отправлялся по домам прихожан - крестить, соборовать, отпевать. Он не отказывал никому. Сам старенький, немощный, а какой духовной силой наделил его Господь! Все скорби с ним разделяла его супруга Зинаида Васильевна, "моя нянька", как называл он свою матушку.

За порядком в храме следили коломяжские жители. Крестьяне подвозили дрова на подводах. Параскева Ивановна Сигина сама таскала тяжелые вязанки дров, пилила, топила печки. А их было три в храме и одна в алтаре.

Отец Иоанн Горемыкин с верными сестрами во Христе: Е.С. Сигина, П.И. Сигина (справа), М.Ф. Зубкова (внизу)

Блокадная весна 1942 года была для меня особенно памятной - появился на свет сын Толя. По календарю выпало так, что 6 апреля была Пасха, а на следующий день, 7-го - Благовещение. Я пошла в храм к пасхальной заутрене. Народу было не очень много. Истощенные, безмерно уставшие, но просветленные, ясные лица. Стойкие, мужественные коломяжцы! Мама потом читала акафист, прихожане молились. Господь был посреди нас, и все это чувствовали как никогда. Вечером, в канун Благовещенья, я родила сыночка. Вскоре отец Иоанн Горемыкин окрестил его.

Когда Толя подрос, брат выхлопотал нам пропуск на Ладогу, где воевал муж, и я с детьми отправилась к нему на свидание. Шли лесом, вокруг громыхали снаряды. Страху натерпелись, но незримая Божья сила охраняла и укрепляла. Повидались на передовых позициях с нашим родным защитником! За все слава Богу - мой муж Федор Иванович погиб, обороняя Невский пятачок, в день Сретенья 1944 года. Верую и надеюсь: на небесах воину Христову Феодору была уготована встреча с Господом.

Все тяготы блокадные дети несли наравне со взрослыми. Моя семилетняя Валя на трамвае ездила в молочную кухню, около 1-го озера, за кашей для братца. Девочка очень боялась проходить мимо прозекторской на улице Аккуратова - туда свозили покойников со всей округи, и они лежали прямо на улице. Дочка исправно приносила две крошечных баночки каши с аппетитной пенкой. По дороге ей так хотелось пенку слизнуть, но тогда братец остался бы голодным... И это было совсем не детское испытание.

Батюшка Иоанн таинственно готовил прихожан к жизни вечной. Как-то, уже после войны, внук по дороге в церковь спросил: "Бабушка, люди иногда говорят: "Умрет, и на тот свет". Как это?" Отец Иоанн нашел для него мудрый ответ: "Видишь озеро большое? Как переплывем, так и пойдем на другой берег".

21 октября 1946 года отцу Иоанну Горемыкину была вручена медаль "За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941-1945 гг.".

После войны отец Иоанн вместе с верной келейницей Марией Федоровной Зубковой поселился на улице Новой (Тбилисской). Комнату в своем доме по договору с двадцаткой предоставил постоянный прихожанин храма А.А. Ладыгин. Сюда к отцу Иоанну постоянно приходил народ: исповедоваться, получить духовный совет, церковную литературу. Даже выйдя за штат, батюшка, словно магнит, притягивал к себе людей.

Но наступало время перехода в вечность, "на другой берег". Своей келейнице Марии Федоровне, которая преданно ухаживала за ним после смерти матушки, пастырь заметил полушутливо: "Не карауль, не укараулишь". Так и случилось. Легкой и светлой была смерть праведника...

Коломяги прощаются с отцом Иоанном Горемыкиным

Море людей окружало Коломяжский храм в день прощания с батюшкой. Одна болящая прихожанка молилась: "Хоть бы за уголок гроба отца Иоанна подержаться". И, приложившись к заветному гробу, получила исцеление. Слышит Господь молитвы Своих угодников...

Когда-то в Свято-Успенском Пюхтицком монастыре батюшка подарил Александре Николаевне По-лировновой просфору, на которой была запечатлена стопа Спасителя, со знаменательным напутствием: "По Его стопам и иди". Тот священник стал Патриархом Московским и всея Руси, Алексием II. А его завет она выполнила - всей жизнью своей. Больше всего на свете раба Божия Александра любила славить Христа на клиросе; пела и дома до последних дней своих. Живая летопись и ровесница церкви святого Димитрия Солунского отошла ко Господу 15 сентября 2006 года. Вечная и светлая память!

Елена Семеновна Сигина и отец Федор Цибулькин

Когда началась война, мне было девять лет. Во время блокады мы всей семьей жили в де-ревянном доме на улице Полевой, рядом с Удельным парком: моя мама с двумя детьми и две ее сестры - Татьяна и Елена.

Все мои близкие были верующими - от корней старинного крестьянского рода. Но крестная Елена Семеновна, кока Лена, как я ее называла, отличалась особой молитвенностыо. В юности к ней сватались многие, даже купец 1-й гильдии, но она так и осталась невестой Христовой. Совершенно безграмотная до революции, она при новой власти выучилась грамоте в ликбезе, а потом свободно читала молитвы по церковно-славянски. В начале войны тетя уволилась с завода и пошла служить в Коломяжскую церковь. Это был вызов общественному мнению, но людские толки ее не волновали: она думала лишь "о Едином на потребу".

Елена Семеновна стала алтарницей в годы служения отца Иоанна Горемыкина. Его светлый облик навсегда запечатлелся в моей детской памяти. Высокий, худой, с редкой шелковистой бородкой. А какие проникновенные глаза! Когда его взгляд останавливался на мне, было чувство, будто батюшка по каплям вливает в душу добро.

Богослужение отец Иоанн совершал благоговейно, неспешно. А потом вместе с кокой Леной отправлялся на требы, в семьи своих прихожан. Пастырь и его верная алтарница сами от голода едва держались на ногах, но в холодных обезлюдевших домах их терпеливо ждали коломяжцы. Умирающих нужно было проводить в последний путь, младенцев - окрестить.

Все члены нашей семьи, как неработающие, получали в блокаду по 125 граммов хлеба. Иждивенческая карточка полагалась и коке Лене - "служителю культа". И только тете Тане, работавшей на заводе, давали 250 грамм, которые она отдавала в общий семейный котел.

И даже в такой нужде евангельский завет "Просящему дай, голодного накорми" соблюдался моими тетушками свято. Помогали не только родным, но и посторонним людям. Зимой 1942-43 годов рядом с Пискаревкой, где была овощебаза, обнаружили закопанные в земле залежи гнилой картошки. Тысячи голодных ленинградцев устремились в этот район и, словно горняки, добывали из-под земли драгоценную пищу. Много раз ходила на Пискаревку пешком, под обстрелами, примерно километров за семь от Коломяг, и наша кока Лена - и это после всех церковных послушаний.

Бывало, принесет узел мерзлой земли пополам с картошкой, долго оттаивает его в тазу. Из получившейся крахмальной жидкости варили кисель цвета асфальта с солью, картофельную массу перемалывали на мясорубке и готовили лепешки. Вместе с нами за стол садилась соседка Татьяна Львова, у которой украли карточки. Эти лепешки да кисель из гнилой картошки спасли ей жизнь.

В этом домике напротив церкви коломяжцы в году войны выкупали свои "125 блокадных грамм"...

Старожилы помнят: напротив церкви был одноэтажный кирпичный домик, где мы на карточки выкупали хлеб. Как-то раз я отправилась туда отоваривать свои 125 грамм. На обратном пути шагаю и думаю: "Кусать не буду, только прикладывать к губам". А идти совсем недалеко. Вернулась. Хлеба как не бывало.
- Что, отняли? - спрашивают родные.
- Нет, съела незаметно.

Кто пережил, тот знает: нет на свете ничего драгоценнее и вкуснее хлеба! Темный, с сероватым отливом, воистину это был хлеб жизни! Божий дар. Ничто не могло его заменить. Блажен, кто знает цену хлебу!

Вторую мою тетушку, Татьяну, во время блокады направляли от производства на Пискаревское кладбище. Вместе с другими женщинами ей приходилось выполнять скорбную работу: укладывать покойников валетом в заблаговременно выкопанные траншеи. Чистая верующая душа, она непрерывно молилась за мученически умерших горожан. А меня, будущего педагога, наставляла: "Поведешь школьников на Пискаревское кладбище, пусть не бегают, а ходят благоговейно. Там везде лежат люди".

В послевоенное время, став студенткой института, я как-то посоветовалась со своей крестной: "Кока Лена, хочу вступить в комсомол. Все мои сокурсники уже комсомольцы". Она, помолчав, ответила: "Воля твоя, но они против Господа. Говорят правильные слова, те же заповеди нравственные повторяют, что у христиан, только без Бога. Решай сама". Тетя, мудрый воспитатель, никогда мне ничего не запрещала. Ее лич-ный пример был вышевсех проповедей. Вступать в комсомол я так и не стала, хотя рисковала испортить себе анкету. Но молитвами крестной и ее сестры судьба моя устроилась: успешно закончила институт, начала работать.

Незабвенные мои наставницы... Они всегда возлагали надежду на Господа, жили одним днем, никогда ни на кого не роптали, даже на безбожную власть. Часто повторяли: "Все, что имеем - мы заслужили". Тетушки встречали нечеловеческие испытания с великим смирением, как от руки Божьей.

Отец Иоанн Горемыкин с певчими Димитриевской церкви

Больше двадцати лет, до 1964 года, прослужила Елена Семеновна Сигина в церкви алтарницей. Пережила и оттепель, и хрущевские гонения. Когда отошла ко Господу в 1971 году, гроб с ее телом три дня стоял в церкви святого Димитрия Солунского: все коломяж-цы пришли попрощаться с исповедницей. Такие, как Елена Семеновна, мироносицы-платочки, сохранили нашу Церковь-мать в годы гонений. Будем помнить их тихий подвиг!